Долг угнетал. Не сам по себе долг, разумеется, а невозможность его вернуть. Если ростовские партнеры разорвут с ним отношения… как отдавать будешь, Магомед? Джабраилов потемнел лицом, плохо спал ночью. Он прожил непростую жизнь. Ему не раз доводилось бороться за свое дело, за свободу, за самую жизнь. Ему доводилось убивать… Но никогда еще положение не было столь тяжелым. А самое главное — Мириам! Все, что он делал в последние годы, он делал ради нее… Теперь все пошло прахом.
Иногда мелькала мысль: скрыться вместе с матерью, с Мириам, с деньгами. Глупость. Все равно найдут. Через год, или через три… найдут. И тогда разговор будет другой. Тогда, возможно, не пощадят ни мать, ни девочку. Некуда было бежать Магомеду Джабраилову, некуда…
Вот в такой момент и позвонил ему Павел Сергеевич. Нужно встретиться, сказал он, потолковать. Поздним вечером Джабраилов и Тихорецкий встретились в маленьком кафе. Здесь было уютно, малолюдно из-за высоких цен, горели свечи на столиках, негромко и ненавязчиво звучала музыка. Полковник для разгону принял сто граммов водки, бизнесмен сделал глоток вина.
— Как жизнь, Магомед? — спросил Тихорецкий. — Как дела?
— Нормально, Павел, — суховато ответил Джабраилов. Он гадал: зачем вдруг понадобился партнеру в неурочный день?
— Это хорошо, дружище. Дело мы с тобой крепко поставили, теперь только раскручиваться, расти, расширяться. Так?
— Так, — односложно ответил дагестанец.
— А ты чего такой вялый сегодня? — сказал полковник. — Проблемы?
— Да нет никаких проблем… давление поднимается, Павел. Возраст.
— Брось! Возраст, понимаешь ли… Мы с тобой еще кобели хоть куда! Вон, смотри, сидят две лапочки. Тебе какую — светленькую? А?
Полковник засмеялся, налил себе еще водки из пузатого графинчика. Выпил, выдохнул и закусил селедочкой.
— Хорошая селедка… Ну ладно, я тебя вот зачем пригласил, дружище: хочу, понимаешь ли, дом купить. Продает один деятель ха-а-роший домище на берегу Финского залива, под Выборгом. Рыбалка там, лес и… все такое.
Магомед кивал, не особенно вслушиваясь в слова Тихорецкого. Он думал, что ему-то как раз придется продать свой дом. Дом, в котором он рассчитывал провести старость.
— …Но дорого, черт! — продолжал Тихорецкий. — Камин, гараж, баня… все такое, но дорого. Вот и хочу у тебя спросить в долг немного.
— В долг?
— Да мне немного и нужно, Магомед. Всего тысяч пятнадцать, ну — двадцать… Удержишь с последующих выплат. Лады?
Джабраилов смотрел в лицо Павла Сергеевича остановившимся взглядом. Просьба Тихорецкого звучала странно, но еще неделю назад Магомед сказал бы: в чем вопрос, Павел? Без проблем. Сколько надо — столько одолжу… События прошлой пятницы изменили все круто и необратимо.
— Так как, Магомед, выручишь? — спросил Тихорецкий, рассеянно глядя по сторонам.
— Понимаешь, Павел… у меня нет сейчас денег.
— У тебя нет? — удивленно спросил полковник. Каждое слово он выговорил отдельно. У тебя. Нет? И рассмеялся. — Ну, Магомед! У тебя? — Нет сраных двадцати тысяч баксов? Или жалко стало?
— Извини, Павел Сергеич, — сказал Джабраилов. — Так сложилось, что сейчас никак не могу.
— Что-то случилось, дружище? — озабоченно произнес полковник. Теперь он не вертел головой, не разглядывал молодых девиц в коротких юбочках, а внимательно смотрел на своего собеседника.
— Нет, Павел, все в порядке. Просто… просто пришлось дать в долг одному земляку.
— Ага, понимаю, — сказал полковник. — Землячок лысенький такой, да?
Джабраилов быстро вскинул глаза на Тихорецкого. Полковник смотрел с прищуром, жестко, внимательно. Над столиком висела тишина. Напряженная и плотная.
— Ну, что молчишь, Магомед? Сколько дал землячку лысому? А?
— Откуда знаешь? — спросил Джабраилов тихо.
Тихорецкий закурил, прикусил фильтр сигареты и только после этого ответил:
— Я опер, Магомед. Я старый опер. А дело твое и мое — наше дело! — берегу. Ситуацию вокруг него постоянно контролирую. А ты… что же ты творишь, дружище?
Последние слова полковник Тихорецкий произнес даже с какой-то внутренней болью, с укором. Он выдохнул дым, налил водки себе, налил вина Магомеду.
— Давай выпьем и — расскажешь все, как было.
На этот раз Джабраилов выпил до дна. Внезапно он почувствовал какое-то облегчение. Он был сильный человек, не привык плакаться. Но даже у очень сильного человека бывает предел. Для Магомеда Джабраилова он, видимо, наступил.
Он выпил до дна, закурил и рассказал Павлу Сергеевичу все. Тихорецкий слушал, кивал, иногда задавал уточняющие вопросы. После того как дагестанец закончил свой мрачный рассказ, некоторое время сидели молча. Звучал только голос Пугачевой из магнитофона.
— Почему ты не связался со мной сразу, дружище? — спросил Тихорецкий.
Магомед пожал плечами, ничего не ответил.
— Понятно… Ты, значит, решил, что подлый мент втравил тебя в блудняк и бросил на хер одного, когда запахло жареным. Так решил, Магомед? А? Что молчишь-то?
— Да, — ответил Джабраилов, глядя прямо в глаза полковнику. — Да, Павел, я так думал. Извини.
— О-хо-хо… Спасибо, Магомед, здорово ты меня оценил. Высоко, — сказал Павел Сергеич и покачал головой. Лицо полковника покраснело. То ли от водки, то ли от обиды. Джабраилов отвел глаза.
— Извини, — повторил он. — Я думал…
— Если бы ты думал, то сразу позвонил бы мне… Ладно! Разберемся с этими уродами… деньги вернем. Бумага у тебя есть?
Джабраилов кивнул, взял с пола шикарный дипломат и достал лист бумаги. Из внутреннего кармана пиджака вытащил паркер.