Мент - Страница 64

Утром Сашка договорился о встрече с одним из скупщиков золота, у которого и прозвище-то было — Золотой. Требовались деньги, и Зверев решил продать крестик. Больше у него ничего ценного не было. Можно, разумеется, попросить аванс у Стаса, но просить не хотелось… Зверев позвонил Золотому и договорился о встрече возле скупки на проспекте Карла Маркса… Не учел он одного — его разговор с Золотым слышал Киндер.

В полдень Зверев подъехал к скупке. Был сильный снегопад. Машины ехали медленно. Кондитерская фабрика имени товарища Микояна распространяла в сыром воздухе липкий конфетный запах. Золотой стоял возле своей восьмерки с поднятым капотом, озадаченно что-то разглядывал внутри… «Что же ты там видишь-то, Костик?» — подумал Зверев. — «Ты же, кроме рыжья и бабок, сроду ничего в руках не держал».

Зверев проехал метров на пятьдесят дальше, остановился и вышел из машины. Снег валил густыми хлопьями, кондитерская фабрика распространяла карамельный запах. Казалось, это пахнет снег… У дверей скупки толпилась очередь. Золотой увидел Зверева и низко склонился над движком… Что-то тут не так. Сашка замедлил шаг. Липкий запах стал сильней… Что-то определенно было не так!

Зверев остановился, посмотрел по сторонам… И сразу увидел автомобиль наружки. Потом — второй. Ну, ясно… спасибо, Костя Золотой! Спасибо.

Сашка приветливо взмахнул рукой, а потом хлопнул себя по лбу — забыл чего-то в машине! — и не спеша двинулся к шестерке. Все получилось естественно, мотивированно. Сашка шел к машине, поглядывал по сторонам… Вскоре он засек третий автомобиль. Ну спасибо, Костя Золотой!… Сашка открыл дверцу, сел в шестерку. Делая вид, что ищет что-то в бардачке, на ощупь вставил ключ в замок зажигания, выжал сцепление. В зеркало заднего обзора Сашка видел напряженную фигуру Золотого. Рассмотреть выражение лица было невозможно, да он и не старался.

Движок взревел. Зверев воткнул передачу, дал по газам. Шестерку сразу занесло, ударило задом о чей-то «Москвич». С треском отлетела пластмассовая накладка бампера. Зверев продолжал топить педаль газа. Он не видел, но почувствовал, как встрепенулись разведчики наружки в двух машинах, как зло матюгнулся опер ОРБ в третьей.

Он выровнял, вытянул шестерку и погнал. В хвост ему пристраивались милицейские машины. Каша из мокрого снега на асфальте делала езду опасной. Смертельно опасной. Езда в жанре погоня и мокрый снег не очень сочетаются… Четыре автомобиля мчались в сторону Кантемировского моста. За снежной пеленой высилась стальная мачта телецентра. Не уйти, думал Зверев. Не дадут они мне уйти. В наружке работают настоящие профи. Если сели на хвост — не отпустят. Он держал машину внатяг на третьей передаче, справа мелькало ограждение моста, колеса выбрасывали струи снега, грязи, воды. Липкий карамельный запах остался позади — шестерка как будто побежала быстрей. Сзади на оперативном «жигуленке» включили мигалку. Кричала сирена.

С моста Сашка нырнул на набережную. Он не был уверен, что это получится — в повороте его могло закрутить, опрокинуть, вынести на встречную полосу. Но — получилось, получилось. Он выскочил на набережную и погнал. Нащупал в кармане записную книжку, вытащил и опустил стекло. В салон ворвался холодный ветер со снегом. Записная книжка полетела в Неву. Вместе с ней улетел и золотой крестик — его дарила мама. Серая невская вода проглотила записную книжку с сотнями телефонов, адресов, фамилий и имен.

Сашка обтер мокрое лицо ладонью. Сзади выла сирена. Косой снег летел в лобовое стекло. Стрелка спидометра показывала восемьдесят. У Гренадерского моста он вдруг понял — все! Машина неслась прямо на трамвай. Желто-красные вагоны с запотевшими изнутри окнами перекрыли улицу. Господи, какой это маршрут? Хоть знать, о трамвай какого маршрута я разобьюсь! Он давил на тормоз, но это было уже бесполезно. Со скорости восемьдесят… на мокрой снежной каше… Он давил на тормоз, машину разворачивало. Он так и не успел увидеть номер трамвая. Кричала сирена, тонула в Неве записная книжка с маленьким золотым крестиком в боковом кармашке… мама дарила… мама.

На скорости около шестидесяти шестерку боком впечатало в трамвай. Заскрежетал металл, лопнуло и рассыпалось каленое стекло сзади. Зверев сильно ударился головой о боковую стойку. Машину, как гальку, пущенную блинчиком, отшвырнуло вбок, на набережную Карповки. Замелькали справа голые деревья в парке Ботанического сада. Кажется, я еще жив, подумал Зверев. В голове шумело. Он стиснул руки на руле и посмотрел в зеркало — машины наружки двигались, как привязанные. А та, что с мигалкой, чуть приотстала.

Зверев выскочил на Кировский. Здесь было полно машин, светофоров. Пешеходов. Звук сирены приближался. Не уйти, думал Зверев. Не уйти. Не дадут. Он гнал машину в сторону центра, понимал — глупо. Глупо все это. А впереди скопилось стадо автомобилей. Мигала аварийка, суетился на дороге инспектор в черном мокром дождевике.

Рядом вдруг вспыхнула мигалка. Зверев посмотрел налево — два незнакомых опера показывали в опущенные стекла пистолеты. Один что-то кричал, но слов было не разобрать. Не будут они стрелять, подумал Зверев, люди кругом. Не будут. Он резко ударил по тормозам и швырнул машину на тротуар. В подвеске что-то мерзко крякнуло. Машина перескочила через поребрик и поехала по заснеженной траве Александровского сада. Сначала ему показалось — оторвался… Оторвался, в Бога! В душу!

Спустя несколько секунд справа показался серый «жигуленок» наружки. Слева — другой. Навстречу, от метро Горьковская, ехал по газону милицейский УАЗ. Зверев снова затормозил, шестерку резко крутануло на заснеженной траве. Радиатор ударился в ствол дерева… хлынул тосол. Еще через секунду УАЗ протаранил шестерку в изувеченный борт. Молоденький сержант с ошалевшим лицом направил на Зверева автомат.